Статья для газеты «Что будет с Москвой», №5 (05) 2014

Наш корреспондент Анна Шулик встретилась и побеседовала с детским врачом Ольгой Ефимовной Григоровой, мамой одного из кандидатов в депутаты Мосгордумы по 6-му избирательному округу.

– Ольга Ефимовна, быть врачом – это Ваше призвание или случайность?

– Это началось ещё в детстве. У нас был замечательный участковый педиатр. Я до сих пор помню её фамилию , необычную и редкую – Аудэр И я ее так любила, она такая была славная… Классе в девятом я уже твердо решила, что иду в медицинский. Детским врачом не собиралась быть, хотела просто на лечебный. Поступала во 2-й Московский Медицинский институт им. Н.И. Пирогова. Но потом нас, нескольких девушек, произвольно перекинули на педиатрический. Лечебный считался «блатным» факультетом, видимо, кого-то из своих надо было пристроить. Я, конечно, сначала расстроилась, плакала… А после третьего курса встретила профессора Тоболина, знаменитого русского педиатра, он тогда занимался наследственными и врожденными заболеваниями. И он так рассказывал о детях, что после беседы с ним я решила: никуда переходить не буду. Я его считаю своим учителем. Совершенно уникальный был человек, абсолютный бессеребренник. Да и педиатрия – это мое. 

– Расскажите о людях или событиях жизни, которые повлияли на вас в детстве и в юности.

– Наверное, два было таких человека. Это мой отец и мой дядя, мамин брат. Совершенно были потрясающие люди. Мамин брат был юристом, работал в Подольске главным юрисконсультом на заводе. Во время войны работал судьей – на фронт не взяли, у него один глаз был искусственный – протез. У него еще двое детей было… Это был необыкновенно порядочный, честный человек. Все по совести, по закону делал. Его характеризует такой случай: во время войны он оправдал человека, который был действительно невиновен. И жена этого человека принесла в знак благодарности мешочек муки. Жена дяди этот мешочек взяла, а он пришел домой, увидел, говорит: «Это что? Иди, отнеси назад». А у него двое маленьких детишек! Это человек – вся жизнь его была такая. Все его любили, и он всем помогал. Когда он умер, его пол Подольска хоронило. 

Мой отец таким же был. Тоже абсолютный бессребреник. Он был профессор, доктор наук. К нему аспиранты рвались. Попасть к нему считалось великим везением. Потому что действительно работал с ними по-настоящему, как полагается. И тоже никаких денег, дорогих презентов не требовал… Наверное, я уже став очень взрослой, немолодой – начала понимать, что он в действительности сделал для меня и для моего сына Сергея. Именно он заложил в нас стойкую сердцевину – порядочность, честность. 

Вообще, у нас была хорошая семья. Моя бабушка из очень многодетной семьи, их было десять человек детей. И сюда приезжали все ее племянники, многие из них войну прошли… В доме всегда царила атмосфера любви, взаимопонимания… Я в этом выросла, в такой атмосфере. У меня было счастливое детство.

– К слову о детстве… Каким Сергей был в детстве?

– Серёжа был очень покладистый, очень послушный, проблем с ним вообще не было. И подростковый возраст, к которому я готовилась и тревожилась, мы прошли просто на удивление без проблем. С ним всегда можно было договориться. Он очень рано стал взрослым. Все понимал с раннего возраста. Очень рано у Серёжи появилось чувство юмора – где-то года в три. Он рано начал сочувствовать окружающим. Учился хорошо. Я с первого класса никогда не проверяла его уроки. Мне даже в голову это не приходило – я и сама так училась.

Подростковый период и юность у Сережи попали на перестройку. Тогда была такая свободная атмосфера, иная, чем сейчас. Не сравнить. Это самые хорошие годы, чтобы воздухом подышать – последние годы Горбачева и первые годы Ельцина.

– А что было лучше, чем сейчас?

– Было гораздо демократичнее. Не чувствовалось чиновничьего давления совсем. Чиновники боялись притеснять. Не было бесконечных проверок, отчетов, давления. Была свобода для творчества и мысли. Тяжелые, конечно, были времена: зарплаты маленькие, жили от зарплаты до зарплаты, особенно конец восьмидесятых – начало девяностых. Продуктов нет, в магазинах очереди… Все эти сложности были. Но все общество вдохнуло воздух свободы. Эта свобода помогала преодолевать жизненные трудности.

Свобода чувствовалась и в бюджетных учреждениях. Меня даже в 1988 не назначили, а выбрали на собрании заведующей отделением! Больше никогда таких случаев не было.

В школе была такая же обстановка. Помню, Серёжа с друзьями выпустили стенгазету с критикой на школьного военрука. И ничего, никаких последствий!

А когда был первый Съезд Народных Депутатов, в 1989 году, мы с Сережей не пропускали ни одного собрания, все смотрели по телевизору, слушали по радио. И он говорил: «Как мне повезло, в какое интересное время я живу!» Ему было 15 лет.

– Вы влияли на важные жизненные решения Сергея?

–Не думаю. Мы с ним совпадаем во взглядах. Но я не думаю, что могла бы повлиять на его взгляды, если мы в чём-то не совпали. О чем-то мы могли поспорить, но это все равно было не столь серьезно, не по глобальным вещам. Я же была членом КПСС и вступила в нее отнюдь не из карьеристских соображений – мой отец был член партии, меня так воспитали, это был естественный шаг. Но после саперных лопаток, случившихся в 90-м году, из партии я вышла. Для нашего инструктора партии это было целое событие – отделение-то маленькое. Но это уже были свободные, горбачевские времена, и никаких репрессий не последовало.

В 91-м году мы с Сережей ходили к Белому дому. Мы вышли утром, сразу как по телевизору передали, что с Горбачевым что-то случилось, появилась временная хунта и показали «лебединое озеро». Сразу поехали на Пушкинскую. Там много народу собиралось, танки уже пришли. Я помню танк, стоящий напротив МХАТа. Почему-то это было очень тяжкое зрелище…

Вспоминаю то время. Мы шли от Пушкинской площади к Белому дому. Я смотрела на людей, которые идут рядом и… удивительно, сколько в Москве оказалось хороших лиц. Вот едешь до этого в метро – кто с перепоя, кто смурной… А тут – люди, с которыми приятно просто рядом идти.

– В девяностые Сергей был муниципальным депутатом. Как вы отнеслись к его решению пойти на выборы в качестве кандидата?

– Когда он шёл в муниципальную Думу, я его поддерживала. Просто тогда муниципалитет мог влиять на принятие решений, там большинство было демократическое. На местном уровне что-то можно было сделать, и они там отстаивали права граждан, например, не допустили точечную застройку у жилых домов.

Я, может быть, сейчас не в восторге от того, что он идёт в Московскую Думу. Я не то что не одобряю это решение, просто знаю – это будет невероятно большая нагрузка. Он же будет отстаивать права жителей. Он душой болеет за всё это. Естественно, я как мать очень беспокоюсь за его здоровье. Но тут бесполезно отговаривать. Он сам наметил себе такую жизнь.

– Вы помогали Сергею в политической борьбе и общественных начинаниях?

– Да, я помогала. Когда он шел в муниципалитет, надо было собирать подписи, вот я и собирала. Это было просто, потому что Ховрино – это достаточно маленькое образование, я здесь уже много лет живу и работаю, и у нас много друзей и знакомых. Агитировала я за него всех, кого знала. Тогда – да. Ну, и сейчас, что смогу – сделаю.

– Наверное, за время Вашей сорокалетней врачебной практики было много интересных случаев?

– Был случай из ряда вон выходящий: мимо меня пули однажды свистели. Я работала на участке первый год, только пришла после института. Шла на вызов, попала в квартирную кражу. А была зима, очень снежная, огромные сугробы. Я прижалась спиной к одному из сугробов, мимо меня бегут эти бандиты, за ними милиция, начинается перестрелка. У меня одна мысль была: пуля – дура, попасть может куда угодно, с кем мой ребенок останется? Вот такой был случай в первый год работы. Пожалуйста, с участковым врачом что угодно может произойти.

А медицинский случай… Это тоже я работала участковым врачом. Пришла на вызов, при этом вызов там был: температура маленькая, ничего особенного. А я прихожу – и вижу просто умирающего ребенка. У него обезвоживание. Мама одна с ним дома, ни бабушки, ни папы, надо «скорую» вызывать. Тогда ещё у многих не было телефонов в новых домах. Спрашиваю, есть ли у кого-нибудь в доме телефон? А телефоны тогда ставили инвалидам и заслуженным деятелям. Мамочка говорит, что, да, у нас тут два пенсионера напротив. Я стучусь к ним, звоню, говорю, что я врач, мне нужно ребенку скорую помощь вызвать, откройте, пожалуйста. Они отказываются открывать. Я говорю, мол, тогда вы вызовите сами, ноль три наберите! Они отказываются звонить! Это был поразительный случай. Я полетела с восьмого на третий этаж, там тоже был телефон. Маме сказала потихоньку собираться и отпаивать его водой солененькой. На третьем этаже мне открыли, я вызвала скорую, побежала назад, взяла этого ребенка, к сердцу его прижала интуитивно. Причем всё это нужно было делать абсолютно спокойно, чтобы мама ничего не заметила и не впала в панику. Она так и не поняла, что ее ребенок был на грани жизни и смерти. Все обошлось, слава Богу. Под капельницу он попал сразу, естественно, вылечили, выписали.

Когда я работала участковым врачом, я любила свою работу и участок свой любила. Про всех всё знала. Кто с кем разводится, кто с кем сходится, у кого любовники какие. Всё рассказывали! Моя мама меня в шутку звала приходским священником. Когда с участка уходила, аж ком в горле стоял – так жалко было расставаться.

Две семьи сохранила, между прочим.

Была у меня одна семья – хорошо между собой жили, но в одной квартире со свекровью. Свекровь, молодые и сынишка их. Когда видишь людей вместе, всегда понятно, любят они друг друга или нет. Они любили друг друга, видно было. А вот со свекровью не заладились отношения. И девушка приходит ко мне на прием и говорит: «Ольга Ефимовна, я уезжаю». Начинаю интересоваться: как? почему? Она в ответ: «Уезжаю, мы разводимся». Я и пошла к ним в дом, к этой свекрови, стала с ними разговаривать по-человечески. Слава Богу, они помирились, свекровь ее потом взяла на работу к себе. Второй ребенок родился, они еще потом говорили: «Ольга Ефимовна, это благодаря вам родился!» Вот, пошла, вмешалась.

Еще одна семья была. Муж приревновал, ушел из семьи. А сын без отца вообще не может: не спит. И жена ко мне приходит на прием и просит хоть как-то помочь, уговорить вернуться. Вот, муж пришел ко мне в кабинет, и я как врач ему объясняла, что можно и простить жену ради сына, а то у него невроз разовьется… Уговорила! Помирились.

Но это отношение было раньше к врачам другое. Я могла себе позволить так вмешаться в личную жизнь. Врачу, особенно детскому, в семье доверяли. Наверное, люди видели, что врачу не безразлична их жизнь. Сейчас – скажут, не ваше дело!

– Может быть, сами отношения между людьми были другие?

– Да, конечно, другие. У меня до сих пор осталось много друзей из бывших пациентов. Детишки уже повырастали, стали взрослыми, как Серёжа, а мы дружим.

Сейчас работать труднее. Раньше врачи себя чувствовали как-то свободнее. В последнее время появилось слишком много чиновничьих ограничений, бюрократической волокиты прибавилось, проверки бесконечные. Ещё ограничение времени на прием – нет возможности даже поставить диагноз нормально.

И общее отношение к врачу изменилось. Когда я еще работала на участке, была знакомая бабушка в одной из семей, старенькая-престаренькая, из деревни, наверное, приехала. Идешь, бывало, мимо их дома, а она на лавочке сидит у подъезда. Сидит, увидит меня издали, встанет с лавочки, скажет: «Здравствуйте, доктор!» – и поклонится мне в ножки. То есть врач – это уважаемый человек. Сосед, почти член семьи, тот, кто спасает жизни. Сейчас врач – обслуживающий персонал. Это очень тяжело выносить.

– Как можно изменить эту тяжелую ситуацию в здравоохранении да и в самом обществе?

– Я не знаю. Наверное, нужно, чтобы народ был более политически активный, неравнодушный. В конце восьмидесятых – начале девяностых пассионарность была на высоком уровне. Сейчас она низкая, всем всё равно.

У Сережи в программе, насколько я знаю, три приоритетных направления – здравоохранение, образование и наука. В сфере образования Серёжа специалист, он лет десять работал учителем. У него два высших образования. Насчет здравоохранения – Серёжа типичный врачебный ребенок, он всегда был в курсе текущих проблем российской медицины.

Когда Серёжа работал учителем, на его уроках всегда было очень демократично. Он, конечно, никогда не позволял шуметь, как-то нарушать учебный процесс, но всегда давал возможность высказаться, выслушивал мнения, старался выстроить диалог. Он пытался научить детей думать. И они его очень любили. Был случай в одной из школ, где он работал, – Серёжа выступал на каком-то школьном мероприятии, вышел на сцену, прочитал речь, а ученики встретили его просто бурными овациями. Потом выступала директриса – ей достались какие-то жиденькие аплодисменты. После этого случая отношения с начальством испортились, и вскоре Сереже пришлось уйти.

Серёжа с одним приятелем хотели создать Партию порядочных людей. Как правило, в каждой партии есть порядочные люди. Если человек идейный, с ним всегда можно найти общий язык и конструктивно работать, если, конечно, это не доходит до фанатизма. И так же, к сожалению, в любой партии появляются люди, которые портят партии имидж своим поведением. Может быть, из-за этого люди не верят ни партиям, никому – и на выборы не ходят. Но от этого не деться никуда, мы же должны сами как-то свои проблемы решать… Иначе будем ждать, когда тут совсем все развалится – и образование, и здравоохранение.